К Климу подошел экзекутор.
— Видите? — сказал он, указывая в ту сторону, где сидела генеральша с причетом.
— Вижу, вижу! — отвечал герой наш, не переставая смотреть на девушку с голубыми глазами. — Как она хороша!
— На красоту не смотрите… У нее доброе сердце! — произнес экзекутор с важностию и исчез…
Загремела музыка; танцуют…
Большую часть вечера герой наш исключительно был занят девушкой с голубыми глазами, которая танцевала с каким-то стройным офицером в адъютантском мундире, до прочих ему не было дела. Он, к прискорбию автора, был похож совершенно на всех героев чувствительных романов: смотрел только на нее, видел только ее, думал только о ней… решительно нечем блеснуть новым… На беду автора он так же точно узнал мучительное чувство ревности, как и все, без малейших особенностей. Вкрадчивые, обольстительные слова адъютанта, которые она слушала, казалось, не без участия, долетая до слуха нашего героя, раздирали его сердце… Вот они несутся мимо… Взор ее упал на Клима… «Какой красавец!» — сказала она своему спутнику… Адъютант посмотрел на героя нашего с приметной досадой, и они пронеслись далее…
Слова ее не ускользнули от жадного слуха влюбленного; они привели его в восторг, бросили в краску… Мимолетный взгляд адъютанта произвел совсем другое действие: бешенство закипело в груди юноши, он едва усидел на месте.
Климу стало жарко… Он вышел в галерею, отворил окно и стал вбирать в себя холодный осенний воздух… Тут был совершенный контраст с залой: там шумно и людно, здесь пусто и тихо; там глаза искрятся огнем надежд и страстей, уста кипят фразами и улыбками; здесь молчаливые портреты смотрят строго и холодно; здесь нет места мысли о будущем, всё говорит о прошедшем; там жизнь, здесь смерть… Много ощущений прошло через душу Клима, много мыслей, много планов пронеслось в его воображении… Долго стоял он у окна, устремив глаза — о горе мое! — на луну, которая тусклым пятном пробегала по горизонту… Недостает только, чтоб он произнес к ней стихи, но он, к счастию, не поэт! Вдруг послышались шаги; Клим повернул на минуту голову… В галерею входило несколько молодых людей, между которыми был знакомый ему племянник хозяина и известный уже адъютант… Клим стал снова смотреть на луну…
— Поскорей затянуться, ради дружбы! — сказал адъютант племяннику хозяина, который набивал трубку…
— Изволь.
— Скажи, пожалуйста, — продолжал адъютант, — что у вас за новое лицо явилось на бал?
— Кто такой?
— Да вот из статских… Высокий ростом, худощавый. Говорят, красавец, а по мне, так дрянь…
— Не понимаю… Да на что тебе?
— Представь… Я давно интересуюсь… одной особой… Уж сколько я вздыхал, любезничал, кажется, начал успевать., и что ж? Давеча танцую с ней. Она увидела его и говорит мне, что он очень хорош… Каково?..
Клим стал прислушиваться…
— Так что же? — спросил генеральский племянник.
— Как что! Я полгода ухаживал за нею, да не слыхал от нее такой похвалы… Я бы дорого дал за нее… А он, выскочка!
— И тут еще большой беды нет. Похвала ничего не значит.
Ничего! Да я готов обрубить ему уши, если она когда скажет опять на его счет что-нибудь подобное.
Клим вспыхнул, задрожал, переменился в лице; он хотел выскочить из своего угла, хотел наговорить дерзостей, вызвать на дуэль адъютанта… Но вспомнил, что сам не совсем прав, потому что случай привел его подслушать чужой разговор, чего, по его понятиям, не должно делать… Он удержался…
— Мало того, — продолжал адъютант, — она, кажется, просто влюбилась в него, вдруг стала со мной холодна: отвечает не по-людски, смотрит в лес.
Последние слова адъютанта чуть не свели с ума нашего героя.
Загремела музыка; молодые люди ушли. Клим остался один и долго предавался со всем жаром юношеского увлечения самым чудным, самым упоительным мечтам, которых автор не приводит из опасения насмешить читателей… Когда Клим возвратился в залу, мазурка уже приходила к концу; по невозможности пробраться на место, он стал у двери и начал, как говорится, «пожирать глазами» «предмет своей страсти», который танцевал по-прежнему с адъютантом.
К Климу опять подскочил экзекутор.
— Что, — спросил он, — решились?
— Но что думает она? Ее мысли, ее мысли! Если б я был уверен… Я не согласен ни на какое принуждение… Мне нужно прежде всего ее личное согласие…
— Только-то? Так и хлопотать не о чем! Завтра же к генералу… увидитесь, поговорите — и кончено… а?
Клим схватил руку экзекутора и крепко пожал ее…
— Ну, слава богу… теперь и мне любо… И какое место мы бережем для вас… А о приданом…
— Ничего не нужно…
— Как ничего… девять тысяч назначено… довольно?
— Очень благодарю…
— Дайте слово, что больше не будете требовать, хоть бы и можно…
— Извольте…
Экзекутор потер руки от удовольствия и стал пробираться к дивану, на котором сидела хозяйка…
Клим опять принялся созерцать свою красавицу. Вдруг он заметил, что лицо ее побледнело, глаза помутились; она пошатнулась.
— Вам дурно? — спросил адъютант.
— Воды, — прошептала она едва внятно и почти повисла на руке адъютанта; глаза ее закрылись…
— Обморок! — сказала стоявшая в соседней паре девица весьма некрасивой наружности и приняла ее на руки от адъютанта.
— Воды! — закричал встревоженный адъютант, опрометью бросаясь к двери…
Клим, пользуясь расстройством танцев, в то время пробирался во внутренность залы…
— Воды! — повторил адъютант, обращаясь прямо к нему.